В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с царицею, у них был сын Иван-Царевич, а смотреть-глядеть за Царевичем приставлен был Катома-Дядька, дубовая шапка. Царь с царицею достигли древних лет, заболели и не чают уж выздороветь, призывают Ивана-Царевича и наказывают:
— Когда мы помрем, ты во всем слушайся и почитай Катому-дядьку, дубовую шапку, станешь слушаться — счастлив будешь, а захочешь быть ослушником — пропадешь как муха.
На другой день царь с царицею померли, Иван-Царевич похоронил родителей и стал жить по их наказу: что ни делает, обо всем с дядькой совет держит. Долго ли, коротко ли — дошел Царевич до совершенных лет и надумал жениться, приходит к дядьке и говорит ему:
— Катома-Дядька, дубовая шапка! Скучно мне одному, хочу ожениться.
— Что же, Царевич! За чем дело стало? Лета твои таковы, что пора и о невесте думать, поди в большую палату — там всех царевен, всех королевен портреты собраны, погляди да выбери: какая понравится, за ту и сватайся.
Иван-Царевич пошел в большую палату, начал пересматривать портреты, и пришлась ему по мысли Королевна Анна Прекрасная — такая красавица, какой во всем свете другой нет! На ее портрете подписано: коли кто задаст ей загадку, а Королевна не отгадает, за того пойдет она замуж, а чью загадку отгадает, с того голова долой. Иван-Царевич прочитал эту подпись, раскручинился и идет к своему дядьке.
— Был я, — говорит, — в большой палате, высмотрел себе невесту Анну Прекрасную, только не ведаю, можно ли ее высватать?
— Да, Царевич! Трудно ее достать, коли один поедешь — ни за что не высватаешь, а возьмешь меня с собой да будешь делать, как я скажу, — может, дело и уладится.
Иван-Царевич просит Катому-дядьку, дубовую шапку ехать с ним вместе и дает ему верное слово слушаться его и в горе и в радости.
Вот собрались они в путь-дорогу и поехали сватать Анну Прекрасную Королевну. Едут они год, и другой, и третий, и заехали за много земель.
Говорит Иван-Царевич:
— Едем мы, дядя, столько времени, приближаемся к землям Анны Прекрасной Королевны, а не знаем, какую загадку загадывать.
— Еще успеем выдумать!
Едут дальше, Катома-Дядька, дубовая шапка глянул на дорогу — на дороге лежит кошелек с деньгами, сейчас его поднял, высыпал оттуда все деньги в свой кошелек и говорит:
— Вот тебе и загадка, Иван-Царевич! Как приедешь к Королевне, загадай ей такими словами: ехали-де мы путем-дорогою, увидали: на дороге добро лежит, мы добро добром взяли да в свое добро положили! Эту загадку ей в жизнь не разгадать, а всякую другую сейчас узнает — только взглянет в свою волшебную книгу, а как узнает, то и велит отрубить тебе голову.
Вот наконец приехал Иван-Царевич с дядькою к высокому дворцу, где проживала прекрасная Королевна, в ту пору-времечко была она на балконе, увидала приезжих и послала узнать: откуда они и зачем прибыли. Отвечает Иван-Царевич:
— Приехал я из такого-то царства, хочу сватать за себя Анну Прекрасную Королевну.
Доложили о том Королевне, она приказала, чтобы Царевич во дворец шёл да при всех ее думных князьях и боярах загадку загадывал.
— У меня, — молвила, — такой завет положен: если не отгадаю чьей загадки, за того мне идти замуж, а чью отгадаю — того злой смерти предать!
— Слушай, прекрасная Королевна, мою загадку, — говорит Иван-Царевич, — ехали мы путем-дорогою, увидали — на дороге добро лежит, мы добро добром взяли да в добро положили.
Анна Прекрасная Королевна берет свою волшебную книгу, начала ее пересматривать да отгадки разыскивать, всю книгу перебрала, а толку не добилась. Тут думные князья и бояре присудили Королевне выходить замуж за Ивана-Царевича, хоть она и не рада, а делать нечего — стала готовиться к свадьбе. Думает сама с собой Королевна: как бы время протянуть да жениха отбыть? И вздумала — утрудить его великими службами. Призывает она Ивана-Царевича и говорит ему:
— Милый мой Иван-Царевич, муж нареченный! Надо нам к свадьбе изготовиться: сослужи-ка мне службу невеликую: в моем королевстве на таком-то месте стоит большой чугунный столб, перетащи его в дворцовую кухню и сруби в мелкие поленья — повару на дрова.
— Помилуй, Королевна! Нешто я приехал сюда дрова рубить? Мое ли это дело! На то у меня слуга есть: Катома-Дядька, дубовая шапка.
Сейчас призывает Царевич дядьку и приказывает ему притащить на кухню чугунный столб и срубить его в мелкие поленья повару на дрова. Катома-Дядька пошёл на сказанное место, схватил столб в охапку, принес в дворцовую кухню и разбил на мелкие части, четыре чугунных полена взял себе в карман — «для переду годится!»
На другой день говорит Королевна Ивану-Царевичу:
— Милый мой Царевич, нареченный муж! Завтра нам к венцу ехать: я поеду к коляске, а ты верхом на богатырском жеребце, надобно тебе загодя объездить того коня.
— Стану я сам объезжать коня! На то у меня слуга есть.
Призывает Иван-Царевич Катому-дядьку, дубовую шапку.
— Ступай, — говорит, — на конюшню, вели конюхам вывести богатырского жеребца, сядь на него и объезди, завтра я на нем к венцу поеду.
Катома-Дядька смекнул хитрости Королевны, не стал долго разговаривать, пошел на конюшню и велел конюхам вывести богатырского жеребца. Собралось двенадцать конюхов, отперли двенадцать замков, отворили двенадцать дверей и вывели волшебного коня на двенадцати железных цепях. Катома-Дядька, дубовая шапка подошел к нему, только успел сесть — волшебный конь от земли отделяется, выше лесу подымается, что повыше лесу стоячего, пониже облака ходячего. Катома крепко сидит, одной рукой за гриву держится, а другой вынимает из кармана чугунное полено и начинает этим поленом промежду ушей коня осаживать. Избил одно полено, взялся за другое, два избил, взялся за третье, три избил, пошло в ход четвертое. И так донял он богатырского жеребца, что не выдержал конь, возговорил человеческим голосом:
— Батюшка Катома! Отпусти хоть живого на белый свет. Что хочешь, то и приказывай: все будет по-твоему!
— Слушай, собачье мясо! — отвечает ему Катома-Дядька, дубовая шапка. — Завтра поедет на тебе к венцу Иван-Царевич. Смотри же: как выведут тебя конюхи на широкий двор да подойдет к тебе Царевич и наложит свою руку — ты стой смирно, ухом не пошевели, а как сядет он верхом — ты по самые щетки в землю подайся да иди под ним тяжелым шагом, словно у тебя на спине непомерная тягота накладена.
Богатырский конь выслушал приказ и опустился еле жив на землю. Катома ухватил его за хвост и бросил возле конюшни:
— Эй, кучера и конюхи! Уберите в стойло это собачье мясо.
Дождались другого дня, подошло время к венцу ехать, Королевне коляску подали, а Ивану-Царевичу богатырского жеребца подвели. Со всех сторон народ сбежался — видимо-невидимо! Вышли из палат белокаменных жених с невестою, Королевна села в коляску и дожидается: что-то будет с Иваном-Царевичем? Волшебный конь разнесет его кудри по ветру, размечет его кости по чисту полю.
Подходит Иван-Царевич к жеребцу, накладывает руку на спину, ногу в стремено — жеребец стоит словно вкопанный, ухом не шевельнет! Сел Царевич верхом — волшебный конь по щетки в землю ушел, сняли с него двенадцать цепей — стал конь выступать ровным тяжелым шагом, а с самого пот градом так и катится.
— Экий богатырь! Экая сила непомерная! — говорит народ, глядя на Царевича.
Перевенчали жениха с невестою, стали они выходить из церкви, взяли друг дружку за руки. Вздумалось Королевне еще раз попытать силу Ивана-Царевича, сжала ему руку так сильно, что он не смог выдержать: кровь в лицо кинулась, глаза под лоб ушли. «Так ты этакий-то богатырь, — думает Королевна, — славно же твой дядька меня опутал, только даром вам это не пройдет!»
Живет Анна Прекрасная Королевна с Иваном-Царевичем как подобает жене с богоданным мужем, всячески его словами улещает, а сама одно мыслит: каким бы то способом извести Катому-дядьку, дубовую шапку, с Царевичем без дядьки нетрудно управиться! Сколько ни вымышляла она всяких наговоров, Иван-Царевич не поддавался на ее речи, все сожалел своего дядьку. Через год времени говорит он своей жене:
— Любезная моя супружница, прекрасная Королевна! Желается мне ехать вместе с тобой в свое государство.
— Пожалуй, поедем, мне самой давно хочется увидать твое государство.
Вот собрались и поехали, дядьку Катому за кучера посадили. Ехали-ехали, Иван-Царевич заснул дорогою. Вдруг Анна Прекрасная Королевна стала его будить да жалобу приносить:
— Послушай, Царевич, ты все спишь — ничего не слышишь! А твой дядька совсем меня не слушает, нарочно правит лошадей на кочки да рытвины — словно извести нас собирается, стала я ему добром говорить, а он надо мной насмехается. Жить не хочу, коли его не накажешь!
Иван-Царевич крепко спросонок рассердился на своего дядьку и отдал его на всю волю Королевнину:
— Делай с ним, что сама знаешь!
Королевна приказала отрубить его ноги.
Катома дался ей на поругание. «Пусть, — думает, — пострадаю, да и Царевич узнает — каково горе мыкать!»
Отрубили Катоме-дядьке обе ноги. Глянула Королевна кругом и увидала: стоит в стороне высокий пень, позвала слуг и приказала посадить его на этот пень, а Ивана-Царевича привязала на веревке к коляске, повернула назад и поехала в свое королевство. Катома-Дядька, дубовая шапка на пне сидит, горькими слезами плачет.
— Прощай, — говорит, — Иван-Царевич! Вспомнишь и меня.
А Иван-Царевич вприпрыжку за коляскою бежит, сам знает, что маху дал, да воротить нельзя. Приехала Королевна Анна Прекрасная в свое государство и заставила Ивана-Царевича коров пасти. Каждый день поутру ходит он со стадом в чистое поле, а вечером назад на королевский двор гонит, в то время Королевна на балконе сидит и поверяет: все ли счетом коровы? Пересчитает и велит их Царевичу в сарай загонять да последнюю корову под хвост целовать, эта корова так уж и знает — дойдет до ворот, остановится и хвост подымет…
Катома-Дядька сидит на пне день, и другой, и третий не пивши, не евши, слезть никак не может, приходится помирать голодною смертию.
Невдалеке от этого места был густой лес, в том лесу проживал слепой сильномогучий богатырь, только тем и кормился, что как услышит по духу, что мимо его какой, зверь пробежал: заяц, лиса ли, медведь ли — сейчас за ним в погоню, поймает — и обед готов! Был богатырь на ногу скор, и ни одному зверю прыскучему не удавалось убежать от него. Вот и случилось так: проскользнула мимо лиса, богатырь услыхал да вслед за нею, она добежала до того высокого пня и дала колено в сторону, а слепой богатырь поторопился да с разбегу как ударился лбом о пень — так с корнем его и выворотил.
Катома свалился на землю и спрашивает:
— Ты кто таков?
— Я — слепой богатырь, живу в лесу тридцать лет, только тем и кормлюсь, коли какого зверя поймаю да на костре зажарю, а то б давно помер голодною смертию!
— Неужели ж ты отроду слепой?
— Нет, не отроду, а мне выколола глаза Анна Прекрасная Королевна.
— Ну, брат, — говорит Катома-Дядька, дубовая шапка, — и я через неё без ног остался: обе отрубила проклятая!
Разговорились богатыри промеж собой и согласились вместе жить, вместе хлеб добывать. Слепой говорит безногому:
— Садись на меня да сказывай дорогу, я послужу тебе своими ногами, а ты мне своими глазами.
Взял он безногого и понес на себе, а Катома сидит, по сторонам поглядывает да знай покрикивает:
— Направо! Налево! Прямо!
Жили они этак некоторое время в лесу и ловили себе на обед и зайцев, и лисиц, и медведей. Говорит раз безногий:
— Неужели ж нам весь век без людей прожить? Слышал я, что в таком-то городе живет богатый купец с дочкою, и та купеческая дочь куда как милостива к убогим и увечным! Сама всем милостыню подает. Увезем-ка, брат, ее! Пусть у нас за хозяйку живет. Слепой взял тележку, посадил в неё безногого и повез в город, прямо к богатому купцу на двор, увидала их из окна купеческая дочь, тотчас вскочила и пошла оделять их милостынею. Подошла к безногому:
— Прими, убоженький, Христа ради!
Стал он принимать подаяние, ухватил ее за руки да в тележку, закричал на слепого — тот побежал так скоро, что на лошадях не поймать! Купец послал погоню — нет, не догнали. Богатыри привезли купеческую дочь в свою лесную избушку и говорят ей:
— Будь нам заместо родной сестры, живи у нас, хозяйничай, а то нам, увечным, некому обеда сварить, рубашек помыть. Бог тебя за это не оставит!
Осталась с ними купеческая дочь, богатыри ее почитали, любили, за родную сестру признавали, сами они то и дело на охоте, а названая сестра завсегда дома: всем хозяйством заправляет, обед готовит, белье моет.
Вот и повадилась к ним в избушку ходить Баба-Яга — костяная нога и сосать у красной девицы, купеческой дочери, белые груди. Только богатыри на охоту уйдут, а Баба-Яга тут как тут! Долго ли, коротко ли — спала с лица красная девица, похудела-захирела, слепой ничего не видит, а Катома-Дядька, дубовая шапка замечает, что дело неладно, сказал про то слепому, и пристали они вдвоем к своей названой сестрице, начали допрашивать, а Баба-Яга ей накрепко запретила признаваться. Долго боялась она поверить им свое горе, долго крепилась, да наконец братья ее уговорили, и она все дочиста рассказала:
— Всякий раз, как уйдете вы на охоту, тотчас является в избушку древняя старуха — лицо злющее, волоса длинные, седые — и заставляет меня в голове ей искать, а сама сосет мои груди белые.
— А, — говорит слепой, — это — Баба-Яга, погоди же, надо с ней по-своему разделаться! Завтра мы не пойдем на охоту, а постараемся залучить ее да поймать…
Утром на другой день богатыри не идут на охоту.
— Ну, дядя безногий, — говорит слепой, — полезай ты под лавку, смирненько сиди, а я пойду на двор — под окном стану. А ты, сестрица, как придет Баба-Яга, садись вот здесь, у этого окна, в голове-то у ней ищи да потихоньку пряди, волос отделяй да за оконницу на двор пропускай, я ее за седые-то космы и сграбастаю!
Сказано-сделано. Ухватил слепой Бабу-Ягу за седые космы и кричит:
— Эй, дядя Катома! Вылезай-ка из-под лавки да придержи ехидную бабу, пока я в избу войду.
Баба-Яга услыхала беду, хочет вскочить, голову приподнять — куда тебе, нет совсем ходу! Рвалась-рвалась — ничего не пособляет! А тут вылез из-под лавки дядя Катома, навалился на нее словно каменная гора, принялся душить Бабу-Ягу, ажио небо с овчинку ей показалось! Вскочил в избушку слепой, говорит безногому:
— Надо нам теперь развести большой костер, сжечь ее, проклятую, на огне, а пепел по ветру пустить!
Взмолилась Баба-Яга:
— Батюшки, голубчики! Просите что угодно, все вам сделаю!
— Хорошо, старая ведьма! — сказали богатыри. — Покажи-ка нам колодезь с целющей и живущей водою.
— Только не бейте, сейчас покажу!
Вот Катома-Дядька, дубовая шапка сел на слепого, слепой взял Бабу-Ягу за косы, Баба-Яга повела их в лесную трущобу, привела к колодезю и говорит:
— Это и есть целющая и живущая вода!
— Смотри, дядя Катома, — вымолвил слепой, — не давай маху, коли она теперь обманет — ввек не поправимся!
Катома-Дядька, дубовая шапка сломил с дерева зеленую ветку и бросил в колодезь: не успела ветка до воды долететь, как уж вся огнем вспыхнула!
— Э, да ты еще на обман пошла!
Принялись богатыри душить Бабу-Ягу, хотят кинуть ее, проклятую, в огненный колодезь. Пуще прежнего взмолилась Баба-Яга, дает клятву великую, что теперь не станет хитрить:
— Право-слово, доведу до хорошей воды.
Согласились богатыри попытать еще раз, и привела их Баба-Яга к другому колодезю. Дядька Катома отломил от дерева сухой сучок и бросил в колодезь: не успел тот сучок до воды долететь, как уж ростки пустил, зазеленел и расцвел.
— Ну, это вода хорошая! — сказал Катома.
Слепой помочил ею свои глаза — и вмиг прозрел, опустил безногого в воду — и выросли у него ноги. Оба обрадовались и говорят меж собой:
— Вот когда мы поправимся! Все свое воротим, только наперед надо с Бабой-Ягой порешить, коли нам ее теперь простить, так самим добра не видать — она всю жизнь будет зло мыслить!
Воротились они к огненному колодезю и бросили туда Бабу-Ягу: так она и сгинула!
После того Катома-Дядька, дубовая шапка женился на купеческой дочери, и все трое отправились они в королевство Анны Прекрасной выручать Ивана-Царевича.
Стали подходить к столичному городу, смотрят: Иван-Царевич гонит стадо коров.
— Стой, пастух! — говорит Катома-Дядька. — Куда ты этих коров гонишь?
Отвечает ему Царевич:
— На королевский двор гоню, Королевна всякий раз сама поверяет, все ли коровы.
— Ну-ка, пастух, на тебе мою одежду, надевай на себя, а я твою надену и коров погоню.
— Нет, брат, этого нельзя сделать, коли Королевна уведает — беда мне будет!
— Не бойся, — ничего не будет! В том тебе порука Катома-Дядька, дубовая шапка!
Иван-Царевич вздохнул и говорит:
— Эх, добрый человек! Если бы жив был Катома-Дядька, я бы не пас в поле этих коров.
Тут Катома-Дядька, дубовая шапка сознался ему, кто он таков есть, Иван-Царевич обнял его крепко и залился слезами:
— Не чаял и видеть тебя!
Поменялись они своими одежами, погнал дядька коров на королевский двор. Анна Прекрасная вышла на балкон, поверила, все ли коровы счетом, и приказала загонять их в сарай.
Вот все коровы в сарай вошли, только последняя у ворот остановилась и хвост оттопырила. Катома подскочил:
— Ты чего, собачье мясо, дожидаешься? — схватил ее за хвост, дернул, так и стащил шкуру! Королевна увидала и кричит громким голосом:
— Что это мерзавец пастух делает? Взять его и привесть ко мне!
Тут слуги подхватили Катому и потащили во дворец, он идет — не отговаривается, на себя надеется. Привели его к Королевне, она взглянула и спрашивает:
— Ты кто таков? Откуда явился?
— А я тот самый, которому ты ноги отрубила да на пень посадила, зовут меня Катома-Дядька, дубовая шапка!
«Ну, — думает Королевна, — когда он ноги свои воротил, то с ним мудрить больше нечего!» — и стала у него и у Царевича просить прощения, покаялась во своих грехах и дала клятву вечно Ивана-Царевича любить и во всем слушаться. Иван-Царевич ее простил и начал жить с нею в тишине и согласии, при них остался слепой богатырь, а Катома-Дядька уехал с своею женою к богатому купцу и поселился в его доме.
